Мемориальный институт Лэри — уродливая бетонная коробка за аскетичной, выдолбленной в бронзе табличкой; огромное здание, мерцающее распахнутыми вовнутрь зарешеченными глазницами окон. Зловещий призрак, выросший из ничего в ночных огнях скоростной магистрали — насмешливая издевка замутненного, искаженного разума или порождение предсмертной агонии, исторгнутое больным рассудком, угасающим в вывернутом наизнанку теле. Фенг трогает руками лицо — проводит ладонями, точно пытается снять вросшие в кожу липкие лоскуты паутины, и надавливает пальцами на глазницы — до красных сверкающих пятен, тут же застивших не помнящий сна, затуманенный седой поволокой взгляд.

Впереди — коридоры, чудовищные лабиринты — сплетения поворотов и тупиков под мигающими неровным тусклым светом лампами и обвисшими внутренностями разодранной проводки. Не рассыпаются иллюзорным пеплом, возвращая гудящей магистрали ее очертания, но становятся четче. Фенг протягивает руку к стене и самыми кончиками ногтей касается серой облупившейся краски — сухие хлопья гулко хрустят, легко отходя и оголяя бетон, и осыпаются на пол, едва заметно тревожа загустевшие у самых ног клубы тумана.

Мемориальный институт Лэри — она читает снова и снова, заполняя разом опустевшую голову тем, что первым бросится ей в глаза. Мин знакомо это название, только она не может вспомнить откуда. Выбеленная сполохами встречных огней, рассыпавшихся перед ней зыбкой шепчущей мглой, память подсовывает плохо отсканированные газетные вырезки под кислотными шрифтами сайтов любителей пощекотать себе нервы, разгуливая по заброшкам с сомнительным прошлым. Черно-белые фото с расплывшимися чернилами отдаленно напоминают шаткую действительность — очертания в приглушенных воспоминаниях сходятся в общих линиях. Только какой в этом прок? В этом же нет никакого смысла.

Это такая качественная иллюзия — обманка, подброшенная сознанию поврежденным мозгом. Два гудящих огня на самом деле не распластались по видимой зоне осязаемыми проекциями, а прошли насквозь; тело почувствовало удар, но через мгновение моментально выбросило его из памяти, как нечто само собой разумеющееся и оттого не важное. Уходящие в голубоватый мерцающий полумрак коридоры — это ее личный свет в конце туннеля, такая его трактовка угасающим разумом.

Мемориальный институт Лэри — разинутая пасть окаменевшего исполина; хитрая ловушка воспаленного рассудка, искусно воссозданная из обрывков смазанных монохромных фрагментов. Фенг отрывисто помнит, что уже была в этих стенах когда-то — не наяву, но в осознанном тлетворном кошмаре. Уже видела, как обретают форму плоские картинки, засвеченные отражением лампы на темном экране, как наливаются цветом и холодом неровные тени, как взметается из ничего появившимся сквозняком пыль, танцующая в скорбном запустении. Она помнит, как бродила под стрекочущей флуоресценцией слабого света, бесконечно плутая в лабиринтах, состоящих из одинаковых коридоров и комнат, и как за ней по пятам шагала чья-то тяжелая тень.

Из всех мест и явлений, неужели это самое лучшее, что может предложить Мин ее умирающий мозг? Еще немного ярких экстремальных впечатлений  перед смертью? Многовато же ты сегодня выпила, подруга. Ее собственный голос пульсирует недоброй насмешкой в висках. Осознание происходящего приходит рваными толчками — бьет дубиной по затылку, с каждым ударом заставляя Фенг ощущать новую реальность все четче, будто наоборот — все то, что она знала до этого, было одним сплошным затяжным кошмарным сном.

В пустой голове столпотворение тревожных мыслей пытается выстроиться в прямую шеренгу причинно-следственных связей — что дальше? Что делать дальше? Оставаться на месте и ждать, когда наступившая смерть дернет рубильник и выключит свет? А сколько длятся предсмертные галлюцинации на пересчет сознания, способного растягивать мгновения в вечность? Фенг боится, что если сделает еще шаг — если чуть приблизиться к разрушенной регистратуре ровно настолько, чтобы было возможно разобрать имя сотрудника на опрокинутой запылившейся табличке — то приведет в движение скрытый в стенах механизм огромной ловушки, и запрет себя в клетке, откуда уже не выберется.

Но она его делает — шаг, другой. И ничего не происходит. Лишь тяжелая тишина потрескивает статическим напряжением.

Последний раз Мин была здесь почти целый год назад, и до этого несколько раз с промежутками в пару недель; лабиринт из коридоров и распахнутых настежь дверей изменил свою форму — он всегда ее изменял. Каждую ночь Мин находила одни и те же комнаты в разных местах — одинаковые, заброшенные, разрушенные, но по-своему примечательные — их перемещение точно подчинялось какой-то высшей логике, алгоритму, понять и просчитать который Мин никак не могла. Неизменным оставалось только одно — все проходы и перелеты, как реки к кратеру, стекались к большой круглой комнате под табличками «лечебный зал», и в каждом сне, следующая за нею тень неизбежно настигала ее, едва она пересекала его порог. И тогда она просыпалась.

Фенг становится до смерти — о, ирония — любопытно: это и есть конец? Персональный game over за порогом непроходимой комнаты?

Лабиринт, конечно же, изменился снова; узнаваемые повороты ведут совсем не туда и ощущаются куда реальнее, чем все, что Мин способна выдернуть из поредевших от долгих запойных ночей воспоминаний. Недвижимые линзы камер наблюдения под потолками провожают ее тяжелыми взглядами — осторожные шаги теряются в гулком шелесте дыхания, кажущегося отчего-то оглушительно громким.

Она бредет без цели, не задумываясь о том, куда ее выведут хитросплетения больничных коридоров — в лечебный зал, конечно, рано или поздно путевые обозначения станут сходиться в одном. Маршрут бессознательно выстилается перед Мин сам по себе — она следует по нему плавно и осторожно, точно шагая сквозь плотную толщу холодной воды, и сама не замечает, как свет в коридорах становится чуть более ярким и голубоватым, а на выцветших табличках с указателями  появляются до боли знакомые обозначения, едва ли не единственные во всем мемориальном институте Лэри имеющие хоть какое-то значение. 

Лечебный зал за высокой аркой с вынесенными неведомой силой дверьми полыхает вспышками закоротившей проводки; монструозная конструкция из проводов и мониторов под потолком грохочет и мигает невнятными образами, тонущими в волнах белого шума. Фенг помнит, как рассматривала их в одном из своих снов, стоя четко по линии у порога, но не пересекая границы, за которой сама суть кошмара начинала разваливаться на части. На устаревших экранах мерцали смазанные изуродованные лица, окровавленные части тел, точно хроника изуверских пыток, и чья-то натянутая улыбка, пугающая источаемым ею безумием. Она появляется там и сейчас — серой вспышкой после чьего-то пристального взгляда — всего на долю секунды, так, что почти невозможно ухватиться хоть за какую-нибудь деталь.

Замерев у порога, Мин тяжело вздыхает, глядя на продолжающий постоянно меняться калейдоскоп ужасающих — и тем завораживающих — картинок; что в ее снах, что в этой странной иллюзии, созданной умирающим сознанием, это место со всем его содержимым — единственная константа в огромном, постоянно изменяющемся лабиринте. Втянув затхлый, пахнущий пылью и паленой проводкой воздух, Мин на мгновение перестает дышать и делает шаг за порог, оказываясь под голубоватыми огнями круглого зала — ближе, чем когда либо к  гроздями свисающим мониторам.

Ничего не происходит; Фенг вжимает голову в плечи, ожидая, что тяжелая тень, преследовавшая ее в кошмарах, окажется у нее за спиной, и она либо проснется, либо провалится в небытие, в абсолютную черноту, где нет ни света, ни смысла. Но ничего не происходит, и она не испытывает ни восторга, ни страха. Скорее только разочарование. Она здесь — в комнате, на которую раньше могла смотреть только из-за дверей; в комнате, в которой раньше все неизменно заканчивалось. И что теперь? Что дальше?

Похолодевший взгляд, черный в тусклом седом освещении, падает на габаритный аварийный генератор, чуть смещенный от центра комнаты куда-то в сторону и создающий вопиющую несимметричность. Его не было здесь в ее снах (или она никогда не обращала на него внимания) — в лечебном зале он смотрится почти гротескно, элементом совершенно другой мозаики, вырванной из другого сна — из другой реальности. И, в то же время, он выглядит удивительно правильным — чем-то эссенциальным и почти совершенным.

«Ты знаешь что делать» — ее собственный голос не то ускользающим эхом резонирует в голове, не то просыпается, точно песок, громким шепотом прямо в ухо. «Ты знаешь что делать»

Мин знает — привести в движение остановившийся вечность назад механизм, запертый в тяжелой стальной коробке под вереницей едва заметно подрагивающих от напряжения в воздухе поршней. Ей нужно завести этот генератор, энергия в нем — ключ к выходу из кошмара. Она впервые в жизни видит его переусложненное внутреннее устройство, но его схема представляется ей как на ладони; она словно всегда знала эти простые истины — заведи генератор, подай питание, убегай, пока не стало слишком поздно. Пока не…

Душный, напитавшийся статикой воздух загустевает и прилипает к коже — по спине проливается сковывающий конечности холод, а тишину, до этого нарушаемую лишь попеременным, ритмичным скрежетом подвешенных мониторов, теперь полностью заглушает неестественно громкое биение ее сердца, грохочущее в простреленных тугой болью висках. Электрический импульс прошивает Фенг насквозь — ошпаривает ее ладони, вгрызается в кости, обжигает нервные окончания, проносясь по всему телу и обгоревшей раной оставаясь в затылке. Она кричит, не находя в себе сил выдержать жалящую боль, будто выворачивающую ее наизнанку; ей в руках мерещатся оголенные провода, и, в спешке отстраняясь от генератора, прижимается спиной к стене, пытаясь отдышаться от чудовищной вспышки.

Это тень из ее снов — здесь, сейчас — это она всегда разрушала ее кошмары. Но тогда Фенг защищало от невыносимой боли ее живое сознание, просто выбрасывая ее в реальность. А что теперь? Теперь это реальность.

Она дышит сбито и смазанно; электрический импульс на мгновение выбил ее из действительности — разбил восприятие надвое и словно выдрал что-то прямо из головы. Закрывая глаза и судорожно пытаясь выровнять дыхание, она видит фрагменты собственных последних дней — огни ночных улиц, тусклый барный неон, чьи-то лица, слившиеся в одно; пытается сморгнуть их, но в плывущей реальности перед глазами одна картинка наслаивается на другую.

«Беги! Беги, черт возьми! Беги!» — кричит голос в ее голове, и она срывается с места, выныривая из-под голубоватых ламп в ровный полумрак коридоров. Новый импульс догоняет ее за выводящим на длинную прямую поворотом — врезается в сознание бетонными сваями, пробивая черепную коробку ослепляющей болью. Мин хватается руками за голову, и пытается удержать сбитый крик, терзающий ее изнутри, но лишь тщетно рвет глотку, содрогаясь от входящих под кожу под острым углом иллюзорных иголок.

Реальность перед глазами окончательно рассыпается надвое, и на долю секунды она видит перед собой то лицо, что мерцало в огнях за белым шумом на мониторах в лечебном зале.

«Он придет. Он придет за тобой. Не дай ему тебя поймать. Не дай ему…» — ее внутренний голос ломается в шуме статики, как испорченная запись на пленке, — «Не дай ему свести тебя с ума».

Внутренний голос замолкает, заглушенный ее беспомощным криком. Она бежит, прячется за поворотом и вцепляется пальцами в лицо, надавливая на глазницы, царапая щеки до жгучих царапин, лишь бы проснуться.

И она открывает глаза, щурясь от яркого света. Ярко-голубая неоновая вывеска над стройными рядами барной стойки, спокойная джазовая музыка — что-то из западной классики. Мин судорожно осматривает полупустое помещение, согретое желтоватым освещением в уютном полумраке — придорожный бар, в котором она остановилась на эту ночь. Бармен, праздно протирая стакан, смотрит на нее с осуждением и ярко выраженным недовольством.

— Если деньги кончились, в долг наливать не буду.

Она не может сфокусироваться на его лице — очертания двоятся и ускользают. Сколько она уже выпила? Его улыбка кажется ей смутно знакомой.